— Последователи Возрожденной Империи могущественны и обладают огромной властью. Они связали себя кровавой клятвой посвященных и соблюдают строжайшую секретность, сказала Риллао.

Она назвала несколько миров, где имеют власть последователи Империи.

Все названия удивили Лелилу.

— А Манто Кодру тоже? — спросила она.

— Ну что вы! Манто Кодру — тихая заводь, — пожала плечами Риллао.Слишком удалена от других планет и слишком независима. Манто Кадру никогда не подчинялась Империи. И я никогда не слышала, чтобы какие-нибудь приверженцы Империи хотели спрятаться на Манто Кодру.

Лелила решила больше не думать о возрождении Империи. Когда дети будут спасены, она непременно займется этим вопросом. А сейчас надо заниматься только спасением детей.

— Почему вы подумали, что я могла уничтожить тот корабль?

— У них достаточно много врагов, — неохотно сказала Риллао.

— Включая вас, я полагаю, — заметила Лелила.

«У Лелилы-охотника нет детей, — настраивала она себя. — Нет никаких детей, которых похитили и увезли на том корабле. У нее нет никаких причин беспокоиться, что тому кораблю что-то угрожает. Из всех многочисленных врагов наверняка кому-то удастся его уничтожить».

— Почему это так волнует вас, Риллао? Почему вы были в панике, когда подумали, что я уничтожила корабль? — глядя ей в глаза, спросила Лелила.

Риллао молча вертела в руках разодранные куски одеяла.

— Ответьте мне, Риллао, — мягко сказала Лея.

— На том корабле — на корабле работорговцев — мой сын! — Голос Риллао дрогнул, и она вдруг завыла так отчаянно, что у Лелилы мурашки пробежали по спине.

Она почувствовала прикосновение Геиахаба. Посмотрев на Лелилу с выражением безысходной грусти, он прошел мимо нее и уселся на пол рядам с кроватью Риллао, затем молча положил свою огромную ручищу на ее руку, искаженную жутким шрамом.

Лелиле тоже хотелось подойти к ней, обнять и немного приободрить, но она боялась, что тем самым выдаст себя, Лелила-охотник осталась безучастно стоять в дверях.

Она молча ждала, когда прекратятся рыдания Риллао, но ее горе, видимо, было безутешным. Геиахаб нежно похлопал ее по плечу и вдруг замурлыкал. Ничего подобного Лелила раньше не слышала от вуки.

— Риллао, — сказала Лелила, подождав, пока наступит тишина.

Та с усилием подняла голову и взглянула на Лелилу.

— Мы найдем его, — сказала Лелила. — Мы найдем твоего сына. Мы разыщем тот корабль, и твой сын вернется к тебе. Но ты знаешь о работорговцах гораздо больше, чем я. Ты должна мне помочь. Тогда я смогу понять, куда лететь и как поймать их.

Хэн уже начал задыхаться, изо всех сил мчась к Вару по самой короткой дороге.

Площадка вокруг знакомого здания была пуста. Хэн немного подождал, переводя дух, возле изящной арки с надписью: «Вход воспрещен после начала службы».

«Лучше сказать — после начала представления», — подумал Хэн. Меньше всего его волновали слова «Вход воспрещен».

Он прошел под арку и пересек внутренний дворик. Невольно ожидая воя какой-нибудь сирены, Хэн удивился, что его окружала полная тишина.

— Я могу здесь даже кричать, если захочу! — крикнул он.

Никакого ответа. Хэн тихонько проскользнул в театр.

Зал был, как и Прежде, заполнен просителями. Они занимали все зрительские места, уголки, ниши и даже проходы, не оставляя Хэну никакой возможности добраться до помоста Вару.

Привстав на цыпочки, он вглядывался поверх голов, спин и панцирей в надежде отыскать Ксаверри и наконец увидел ее. Она стояла рядом с Вару, с опущенными плечами, низко наклонив голову. Как будто она была в полном порядке, но все же Хэну не очень понравился ее вид.

«Может, она опять не в себе? — подумал Хэн. — Что же мне делать?»

Он еще раз окинул взглядом огромное помещение, ища хоть какой-нибудь способ добраться до Ксаверри, но все было тщетно.

Вару в этот момент устремил свое внимание на членов иторианской семьи, державших на руках что-то, закутанное в одеяло.

— Желаешь ли ты, чтобы я исцелил тебя, проситель? — раздался голос Вару. Аудитория замерла.

— Если да, то я постараюсь тебе помочь, — величественно произнес Вару.

Хэн не удержался и презрительно фыркнул. Какой-то детина, стоявший перед ним, тут же обернулся и смерил Хэна с головы до ног взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Прошу прощения, у меня просто небольшая аллергия, — прошептал Хэн.

Детина, удовлетворившись ответом, вновь расправил уши и проникся глубочайшим вниманием к тому, что происходило у алтаря.

Хан понял, что ему ни за что туда не пробраться. Зал был просто переполнен людьми и прочими возможными и невозможными существами. Хэн старался не потерять из виду Ксаверри и в то же время не мог оторваться от зрелища, которое устраивал Вару.

Иторианцы подошли к алтарю и протянули Вару нечто, закутанное в одеяло. Их было пятеро — странных существ с немыслимо изогнутыми шеями. Старший иторианец развернул одеяло, в котором оказалось болезненно истощенное юное существо с широко расставленными, неистово горящими глазами. Он все время пытался встать на ноли, но эта ему не удавалось из-за слабости и болезни. Родственники поддерживали его, поглаживая и шепча что-то на своем языке — вероятно, успокаивали его, обещая, что скоро все будет хорошо. Их голоса напоминали журчание, переливчатые трели доносились да самых задних рядов театра.

Юное существо было невероятно ослабленным. Семья, оставив его под сенью Вару, почтительно поклонилась и отступила назад.

Вару начал проводить сеанс исцеления.

Сначала все шло как обычно. Вару сделался выше, золотая чешуя сжималась, выдавливая жидкую субстанцию, обволакивающую пациента.

Но внезапно все изменилось.

Вару задрожал, издавая ужасные крики, меняющиеся от пронзительного визга до грохочущего рева. Высокие ноты его вопля резанули слух Хэва, и ему на миг показалось, что его мозг пронзен жуткой звуковой волной. Стены и пол театра завибрировали. Хэн почувствовал, что весь дрожит.

Теперь звуки стали напоминать рычание огромного кота, поймавшего добычу.

Просители завыли и, закрыв глаза, стали падать на пол перед алтарем. Пожалуй, во всем театре на ногах остался стоять только один Хэн. Даже Ксаверри опустилась на колени перед Вару.

Золотой алтарь продолжал содрогаться и трястись. Хэн готов был поклясться, что в этой процедуре сеанса было что-то необычное. Вместо того чтобы растекаться, жидкость начала застывать, коконом обволакивая тело ребенка, пока не скрыла его целиком. Вдруг кокон стая сжиматься, как будто хотел задушить его, и наконец лопнул. Светящийся вихрь искр поднялся в воздух. Дым и пламя, закрученные в спираль, стали распространяться по залу. На лице Хэна выступила испарина. Ему было по-настоящему страшно.

Внезапно Вару перестал дрожать, золотая чешуя разгладилась. Иторианский ребенок лежал у его подножия бездыханный. Члены его семьи, держа друг друга эй руки, что-то жалобно кричали, боясь посмотреть в сторону алтаря.

— Мне очень жаль, — сказал Вару. — Очень, очень жаль. Но я не всегда могу получить желаемый результат. Вам надо было раньше обратиться ко мне за помощью. А может быть, ему был отпущен такой срок.

Иторианцы, держась за руки, упали на колени перед алтарем.

— Мы глубоко чтим тебя. Вару, — хором произнесли они. Затем, уже шепотом, повторили: — Глубоко тебя чтим.

— Я обессилен, — сказал Вару. — Мне надо отдохнуть.

Молча поднявшись с колен, иторианцы завернули своего ребенка в одеяло — теперь уже саван — и понесли его сквозь толпу. Все расступались перед ними и присоединялись к процессии, следовавшей из театра.

Хэн прислонился к стене и закрыл глаза. Пот градом струился по его лицу. Он пытался забыть все, что только что видел.

— Пойдем, Соло! — раздался голос Ксаверри.

Он открыл глаза. Понимая его состояние, Ксаверри успокаивающе пожала его руку. Хан не мог вымолвить ни слова, он едва дышал. Ксаверри молча увлекла его за собой.